Читать книгу "Город женщин  - Элизабет Гилберт"

Меня тянуло туда как магнитом.

Однажды в «Комиссионном раю Луцкого» я купила для Селии эдвардианское платье невероятного фиалкового цвета – точь-в-точь лепестки живых цветов. Фасон был страшнее некуда, и поначалу Селия скривилась, но стоило мне укоротить рукава, приспустить декольте и сделать глубокий V-образный вырез сзади, перехватив талию широким черным атласным поясом, как древняя рухлядь превратилась в вечернее платье, в котором моя подруга выглядела любовницей миллионера. Все дамочки ахали от зависти, когда Селия появлялась на пороге в этом платье – всего за два доллара!

Едва остальные танцовщицы увидели, какой шедевр я сотворила для Селии, им тоже захотелось эксклюзивных нарядов. Как и в школе, я обрела популярность благодаря «Зингеру-201», служившему мне верой и правдой. Девчонки из «Лили» принялись таскать мне кипы вещей для починки – платья без молний, молнии без платьев, – умоляя «как-нибудь их переделать». Помню, Глэдис объявила:

– Мне нужно полностью сменить гардероб, Вивви! Надоело ходить, как старая бабка!

Быть может, тебе покажется, что в этой истории мне выпала роль бедной Золушки, которая неустанно ткет и прядет, пока более красивые сестры развлекаются на балах. Но пойми, я была страшно благодарна уже за то, что меня приняли в театральный круг. Я получала от нашего общения гораздо больше, чем девочки из «Лили». Их сплетни стали моими университетами – единственным курсом обучения, о котором я мечтала. А поскольку мои швейные таланты не простаивали ни минуты, вся активность в театре постепенно сконцентрировалась вокруг всемогущего «Зингера». Вскоре моя обитель стала главным местом сбора труппы – по меньшей мере, женской ее части. (Немаловажную роль сыграли симпатичный интерьер квартиры – уж точно уютнее затхлой гримерки в подвале – и ее близость к кухне.)

И вот однажды – с моего приезда в Нью-Йорк прошло меньше двух недель – мы с несколькими танцовщицами сидели у меня в гостиной. Девушки курили и смотрели, как я строчу на машинке. Я шила простую накидку для артистки по имени Дженни – прелестной хохотушки из Бруклина, всеобщей любимицы с очаровательной щелочкой между передними зубами. Вечером Дженни собиралась на свидание и пожаловалась, что ей нечего надеть на случай похолодания. Я пообещала сшить ей красивую накидку, чем и занималась. Плевое дело для меня, но оно обеспечивало расположение Дженни на веки вечные.

Именно тогда девушки узнали, что я еще девственница.

Тайна всплыла во время болтовни о сексе – а девушки всегда говорили только о нем, если не считать обсуждений нарядов и денег, а также споров о том, где поесть, как стать кинозвездой, как выйти замуж за кинозвезду и стоит ли удалять зубы мудрости (девчонки уверяли, что именно таким способом Марлен Дитрих добилась выразительной линии скул).

Глэдис и Селия сидели рядом на куче грязного белья, и Глэдис поинтересовалась, есть ли у меня парень. Точнее, спросила:

– А ты с кем-нибудь встречаешься?

Стоит отметить, что это был первый вопрос по существу, который мне задали в театре насчет моей жизни. (Я восторгалась девушками, но интерес не всегда бывает взаимным.) Увы, никаких интересных подробностей у меня не нашлось.

– Нет, у меня никого нет, – ответила я.

Глэдис забеспокоилась.

– Но ты же хорошенькая, – сказала она. – Дома-то у тебя наверняка был ухажер. Парни небось проходу не давали!

Я объяснила, что всю жизнь торчала в школе для девочек, где не так уж много шансов познакомиться с мальчиками.

– Но ты же занималась этим, да? – Дженни не стала ходить вокруг да около. – Хоть разочек дошла до самого конца?

– Никогда, – призналась я.

– У тебя ни разу не было секса? – Глэдис таращилась на меня, не веря своим ушам. – Даже случайно?

– Даже случайно, – подтвердила я, гадая про себя, каким это образом можно заняться сексом случайно.

(Не волнуйся, Анджела, теперь я в курсе. Случайный секс – дело привычки, стоит только попробовать. Впоследствии у меня было огромное количество случайных связей, уж поверь, но в тот момент я еще не умела мыслить настолько широко.)

– Ты что, истинная христианка? – уточнила Дженни, видимо не находя другого разумного объяснения для сохранения девственности в девятнадцать. – Бережешь себя?

– Да нет же! Ничего я не берегу. Просто не было возможности.

Вот теперь девчонки, кажется, встревожились не на шутку. И все смотрели на меня так, будто я только что призналась в неумении самостоятельно перейти улицу.

– Но шашни ты наверняка водила, – полуутвердительно произнесла Селия.

– Ты ведь обжималась с парнями, да? – спросила Дженни. – Конечно, обжималась!

– Совсем чуть-чуть, – сказала я.

Ответ честный: мне нечем было похвастаться по части сексуального опыта. В школе Эммы Уиллард устраивали танцы и привозили к нам мальчиков из интерната Хотчкисса – расчет был такой, что когда-нибудь мы выйдем за них замуж. Во время танца я разрешила одному из них пощупать мою грудь. (Правда, только когда моему партнеру удалось ее найти, что потребовало от него немалых усилий.) Пожалуй, «разрешила» – это слишком громко сказано. Если точнее, он с места в карьер начал тискать мне грудь, а я его не остановила. Во-первых, не хотелось показаться невежливой. Во-вторых, у меня возникли любопытные ощущения. Я даже была не прочь продолжить, но танцы кончились, и мальчиков из Хотчкисса загнали в автобус, прервав наши эксперименты на самом интересном месте.

А в одну из моих ночных велосипедных вылазок из Вассара в бар Покипси меня поцеловал мужчина. Мы обсуждали джаз (точнее, он говорил о джазе, а я слушала, как он говорит о джазе, потому что именно так и беседуют с мужчинами о джазе), и вдруг – бац! Он прижал меня к стенке и ткнулся пенисом мне в бедра, а потом принялся меня целовать, пока я не задрожала от желания. Но когда он сунул мне руку между ног, я струсила и вырвалась из его объятий. По пути в общежитие я крутила педали в страхе и смятении, раздираемая противоречивыми чувствами, одновременно и страшась, и надеясь, что мужчина последует за мной.

Я и хотела большего, и не хотела.

Старая песня, знакомая любой девушке.

Какими еще сексуальными достижениями я могла похвалиться? С Бетти, лучшей подругой детства, мы неуклюже практиковались друг на друге в так называемых «романтических поцелуях». Впрочем, мы также практиковались в «материнстве», напихав подушек под блузку, чтобы изобразить беременность, и с точки зрения биологии последний эксперимент был настолько же далек от жизни, как и первый.

Однажды меня осматривал гинеколог моей мамы, когда она забеспокоилось, что в четырнадцать лет у меня еще не начались месячные. Он ощупал мне вагину – мама стояла рядом, – а потом велел есть побольше печенки. Думаю, ни один из участников не счел бы тот визит эротическим опытом.

В промежутке между десятью и восемнадцатью годами я раз сто влюблялась в приятелей своего брата Уолтера. Когда у тебя красивый и популярный брат, вокруг него все время крутятся такие же красивые и популярные друзья. Но они обращали внимание только на Уолтера – своего предводителя, капитана каждой команды, всеобщего любимца. Их ни капли не интересовало его окружение, включая меня.